Я приду к тебе слепым Борхесом…
Бах Ахмедов
«Вавилонская башня» Брейгеля-старшего. Почему-то всегда, когда смотрю на эту колдовскую картину, вспыхивает в сознании одно сакральное для любого книгочея имя, всплывает, скорее подразумеваясь, чем оформляясь четко, один образ, неразрывно связанный с библиотеками и книгами. Теми, что когда-то – в детстве, отрочестве, юности – сложили в каждом из нас мозаику таинственно-неуловимой субстанции, именуемой ядром Личности.
Конечно, Брейгель и Борхес, башня и библиотека – немножко, наверно, странная ассоциация. Что их объединяет? Только – магия, может быть…
Я взрослела в бедных библиотеках Бухары, и в юности, в последние школьные годы, когда все эти окраинные книгохранилища были давно освоены и исчерпаны, – мне снились не раз – в буквальном смысле! – бесконечные полки, целые этажи полок с книжными сокровищами… О Борхесе тогда, конечно, никто у нас не слышал, но его «Вавилонскую библиотеку» мне в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет предсказали сны. Чистая правда.
И вот конец 80-х. Незнакомая книга на полке магазина, ничего не говорящее мне имя автора, манящие смутной таинственностью названия рассказов в оглавлении: «Евангелие от Марка», «Вавилонская библиотека», «Абенхакан эль-Бохари, погибший в своем лабиринте»… И – тот самый, знакомый каждому книгочею толчок в сердце, от которого не отмахнуться: здесь и сейчас тебя ждет чудо. И значит – нельзя, ни в коем случае нельзя просто отвернуться и уйти, хоть в данный момент нет лишних денег, а есть, наоборот, более важные и необходимые траты, и ты зашла в этот книжный вовсе не за этим, а потому что сыночку нужны учебники и тетради к началу учебного года…
Конечно, я купила ее. И почему-то начала читать сразу с «Дома Астерия», совсем маленького рассказа, – кажется, и страницы не занимал. И – потрясшего. И оставшегося одним из любимейших навсегда.
Сейчас понимаю, насколько щадяще по отношению к неподготовленному советскому читателю был составлен тот, самый первый сборник, из серии «Мастера современной прозы», в обложке которой пришел он к нам тогда, в 1980-х. Минимум философии, максимум беллетристики. Но – тигра выдают полоски…
«Хаким из Мерва, красильщик в маске»… Нужно было быть Борхесом, чтобы изложить не только жизнь Муканны, этого самого несчастного из честолюбцев, но и всю историю и философию маздакизма буквально в нескольких главках: очень коротких и – как всегда у четвертого «великого слепого», – колдовских…
Потом, уже позже, появились другие издания Борхеса – «Всеобщая история бесчестья», «Вымыслы и хитросплетения», «Письмена Бога», «Алеф», «Книга песка»… Кстати, насколько знаю, ни в одно из «толстых» изданий не вошел очень редкий рассказ «There are more things» («Есть многое на свете…»), посвященный памяти Говарда Лавкрафта. На русском он публиковался, кажется, всего один раз – в маленьком сборничке начала 1990-х «Дисплей фантастики» – в качестве фантастического. Впрочем, это, конечно, была «заманка»: обозначенные так же, в ту книжечку были включены и «Лесной дьявол» Гумилева, и мистическая повесть Александра Иванова «Стереоскоп», и рассказ Мюриэл Спарк… Борхесовский «There are more…» я как-то выложила в соцсетях, чтобы познакомить с этим замечательным текстом больше людей, – благо он коротенький (впрочем, найти у Борхеса самый короткий рассказ – задача трудная). И вот какой была реакция многих читателей:
«Рассказ ведь явно не закончен, да?»
«Так и напрашивается: “Продолжение в следующем номере”…»
Мне же именно эта незавершенность кажется гениальной. Любая концовка ослабила бы впечатление, разгадкой низводя чудо тайны до – всего лишь – фокуса. (Только один еще писатель так же гениально владел приемом недоговоренности – Акутагава.)
Борхесу принадлежит тонкое наблюдение, которое в одном из рассказов он высказал почти мимоходом: «Обилие портретов актрисы заставило считать ее красивой». Тем самым сформулировав простую истину, позволяющую понять, как сотворяются кумиры, в том числе в литературе. Как и то, что творчество, к счастью, – единственная сфера, где эта обывательская «аксиома» – принцип перерастания количества в качество – не работает.
И еще одна цитата, – для меня, исследователя-любителя детективного жанра, составителя нескольких сборников классического детектива, одна из самых любимых:
«Единственное оправдание детектива в том, что он не нуждается в оправданиях».
Суждение Борхеса об этом жанре вполне закономерно: недаром же первые характеристики, приходящие в голову при определении его собственного творчества, – магия, мистика, зыбкие обманы зеркал и лабиринтов… Кому, кажется, и писать самые совершенные детективы, как не ему, маэстро мистификаций и тайн? А между тем, как ни странно, я не могу вспомнить ни одного его действительно хорошего детективного рассказа, за исключением «Абенхакана эль-Бохари» и «Смерти и буссоли» (может быть, еще «Формы сабли»), – которые, строго говоря, детективами не являются. Собственно, существует целый сборник детективных историй от Борхеса, где сыщиком выступает некий Исидро Паради – герой, необычный тем, что разгадывает криминальные загадки… сидя в тюрьме! Однако мне, признаться, именно этот цикл кажется на редкость неудачным – именно как детективная литература.
…И все-таки – почему же не переводили у нас Борхеса раньше, ведь для всего мира он был властителем дум уже к последней трети прошлого века? Провинился перед советской властью, когда, после переворота в Чили и свержения Альенде, находясь в Сантьяго (поехал туда для получения звания почетного доктора Университета Чили) принял приглашение Пиночета поужинать, жал ему руку?.. Возможно. Но сейчас не об этом. А о том, самом первом моем Борхесе. Когда мне еще только предстояло многое узнать о великом писателе, так и не удостоившемся Нобелевской премии, или, быть может, не удостоившем ее своим именем. В том числе и нечто ошеломляющее: восемнадцать лет Хорхе Луис Борхес проработал директором Национальной библиотеки Аргентины… будучи уже совершенно слепым!
…Укором и слезой не опорочу
Тот высший смысл и тот сарказм глубокий,
С каким неподражаемые боги
Доверили мне книги вместе с ночью…
К плодам и водам (вспоминают греки)
Тянулся понапрасну царь в Аиде.
Зачем тревожу, выхода не видя,
Всю высь и глубь слепой библиотеки?
В пустынной тьме дорогу проверяя,
Крадется с палкой призрак поседелый –
Я, представлявший райские пределы
Библиотекой без конца и края…
Какой же силой духа нужно обладать, чтобы восславить собственный «дар слепоты»!..
Борхес. Великий Зрячий…
…Я давно уже не читаю по бумаге, только с экрана, поэтому очень многие книги из своей библиотеки раздарила, раздала. Но тот первый томик Борхеса, с трилистником в верхнем левом углу, – со мной.
Лейла Шахназарова.
Фото из Интернета
