Глава седьмая
Июль 1898 года ознаменовался для бывшего правителя Китаба тяжелой потерей. После долгой, изнурительной болезни скончался его друг, — соратник, если можно так сказать, по судьбе, — Бабабек, старый товарищ и по боевой, и по мирной жизни. На это горестное событие откликнулась и местная печать. В Туркестанских ведомостях появился некролог, который с небольшими сокращениями, мы здесь приводим:
“После продолжительной и тяжелой болезни 15 июля в 3 ½ часа дня в Ташкенте скончался на 65 году жизни, состоящий в распоряжении генерал-губернатора, бывший владетель Шахризябса Бабабек Хаким-беков. […] За отличие по службе Бабабек в 1880 году был произведен в подполковники с зачислением по армейской кавалерии, а затем последовательно награждён орденами: Св. Станислава 2 степени, Св. Анны 2 степени, Св. Владимира 4 степени, серебряными медалями – в память императора Александра III и за походы в Средней Азии и чином полковника. […] С прекращением военных действий Баба-бек всецело предался сельскому хозяйству, а большую часть средств, получаемых из Бухары, в уплату за отошедшие к ней свои Шахризябские владения, а также содержание от нашего правительства, употребил сначала на сооружение прекрасной мечети и при ней медресе, а затем на содержание их в исправности.
Покойный вел самую скромную жизнь и оставшиеся средства тратил всецело на своих родственников прибывших с ним из Шахризябса и которых у него до 50 человек.
Всякий кто имел надобность или случай быть в сношениях с покойным, всегда встречал в нем самого любезного и предупредительного хозяина, двери дома которого одинаково были открыты для богатого и бедного. Только окойный Баба-бек и отец его получили редкий титул валлями[1] — титул неразделенный с собственным именем.
Покойный, поселившись в Ташкенте, сделался истинно русским подданным. В своей мечети он постоянно молился за Государя и новое свое отечество – Россию; стараясь ввести в своем домашнем обиходе русские обычаи, и очень ценил всякое внимание оказываемое ему со стороны русских властей. Уже последние дни жизни, когда пользовавший его опытный врач потерял всякую надежду на выздоровление, больной неожиданно воспрянул духом и удивил врача внезапной переменой к лучшему. Это неожиданное улучшение болезни произошло от милостивого внимания оказанного больному Главным Начальником края. Его Высокопревосходительство, осведомившись о болезни почтенного ветерана, послал к нему своего адъютанта с приветствием, пожеланием скорого выздоровления и узнать не имеет ли больной какой нибудь просьбы. Такое неожиданное высокое внимание Начальника края, хоть на короткое время возвратило умиравшего к жизни. Больной оживился, просил передать, что много наслышан о высоких качествах Сергея Михайловича[2], что молит Бога за продление его жизни на благотворное управление краем и не теряет надежды, что по выздоровлению представиться и лично принесет свою благодарность за столь высокое внимание.. В заключение больной сказал: “а если Господь, не судит мне выздороветь, то единственная моя просьба к Главному Начальнику края – после моей смерти не оставлять мою семью и родственников”.
Баба-бек как жил, так и умер героем. Смотреть прямо в глаза смерти вошло у него в привычку. Он любил жизнь, но не боялся и смерти. С лишком 30 лет он жил под пулями и картечью, — сначала у себя на родине из года в год воюя с соседней Бухарой, а потом предавшись России, как юный сын её положил свои военные способности и энергию к покорению Кокандского ханства к стопам Русского Царя. Понятно, что не боясь умереть на войне смерть естественная уже не могла страшить его; он стоически ждал её, видел как она к нему приближается и делал все нужные распоряжения. Письмо написанное покойным за два-три дня до своей смерти к Управляющему канцелярией генерал-губернатора, достойно быть обнародованным, как весьма поучительное для всех народностей нашего края.
Кто пожелает быть беспристрастным жизнеописателем полковника Баба-бека со дня его рождения до кончины, тот воздвигнет достойный памятник на свежую могилу покойного и сделает довольно ценный вклад в историю средне-азиатских ханств, соседних с Россией, и оставит в памяти потомства многих славных деятелей и устроителей Туркестанского края.
В заключение остаётся сказать, что сознавая остаток дней и даже часов своей жизни, покойный послал близких своих друзей просить Военного губернатора дать разрешение похоронить его в заранее приготовленный для себя склеп при своей мечети. Генерал-лейтенант Корольков[3], хорошо зная покойного, не замедлил дать просимое разрешение,
и тем заставил покойного громко и внятно произнести за него благодарственную молитву.
При погребении полковника Баба-бека, представителем генерал-губернатора адъютант его высокопревосходительства штаб-ротмистр Мердер”[4].
Похоронив друга Джурабек, по-прежнему оставаясь в распоряжении туркестанского генерал-губернатора, продолжил свою деятельность на поприще востоковедения.
О его коллекции рукописей вскоре узнала научная общественность как в России, так и зарубежом.
Особенно ценил Джурабека известный востоковед академик Василий Владимирович Бартольд[5].
Во многих трудах маститого ученого есть упоминания о Джурабеке и его собрании рукописей. Бартольд близко познакомился с прославленным генералом когда приехал в Ташкент в командировку, в 1902 году. Они подолгу беседовали, и Джурабек просто очаровал академика своей прекрасной русской речью и глубокими знаниями по истории Туркестана. Именно Василий Владимирович впервые опубликовал данные о составе коллекции ташкентского собирателя древностей.
А вот что пишет о генерале Джурабеке близко знавший его ученый Стратонов[6]: “Замена бухарского халата генеральским мундиром не сделала Джурабека смешным. Его мощная фигура, с лицом, на котором выделялся слегка приплюснутый нос, была довольно картинной.
В Ташкенте у Джурабека были два имения. Одно — великолепный дом в восемь комнат, на границе между русским и туземным городами. При этом — дивный сад, десятины в полторы, и большой цветник. По азиатскому обычаю при доме было много всяких служб, конюшен и пр.
Этот дом я нанимал у Джурабека, и мы прожили в нем два года.
Общение с Джурабеком доставляло известное удовольствие. По-своему это был очень образованный человек. Он часто возился с арабскими книгами и делился впечатлениями о
прочитанном. По русской письменности Джурабек был слаб, но в русском обществе, благодаря природному уму и такту, ложных шагов не делал.
Уважением среди сартов он пользовался громадным. Оно переносилось и на его имение. Например, вход в наш дом вовсе не запирался, даже простого крючка не было. Войти мог всякий, особенно ночью… Но не сознававшие за собою на то права — не входили. Ведь это же дом Джурабека!
Не один раз оставляли мы на ночь на громадной открытой террасе, выходившей в сад, ковры, посуду, иногда даже не убирали и серебра. Ни разу ничто не пропало, несмотря на открытый доступ в сад.
Впрочем — одно исключение. В саду было много пармских фиалок. И мальчишки-сартята, ранним утром, когда мы спали, перелазили через дувал, воровали, сколько могли, фиалок, а затем продавали их в городе. Иной раз проказники на улицах предлагали и нам:
— Фиалки из сада Джурабека!
Сам Джурабек переселился в другое свое имение — на дачу, в восьми верстах от Ташкента, на речке Карасу. Здесь у него также был дом, хотя и более скромный, со множеством служб и с еще большим садом, чем в городе. При нем всегда жило с десяток родственников-челядинцев”[7].
Таким образом, наш герой полностью нашёл себя занимаясь любимым делом. Лишь одно обстоятельство его огорчало. У его единственного сына, — остальные дети были женского пола, — было шесть дочерей и ни одного мальчика, фамилия Джурабек, могла прерваться. Нужно было в связи с этим что-то предпринять и наш герой находит решение.
В.ФЕТИСОВ
Окончание следует
На заставке: “Портрет узбекского бия и бывшего шахрисабского бека Баба-бия”. Фотография из “Туркестанского альбома”, часть этнографическая
[1] Благодетель.
[2] Духовской Сергей Михайлович (1838 —1901) — генерал от инфантерии, в 1893—1898 гг. приамурский, в 1898—1900 гг. туркестанский генерал-губернатор.
[3] Корольков Николай Иванович (1837 — 1906) — российский военный деятель, генерал от инфантерии, губернатор Ферганской и Сыр-Дарьинской областей, член Военного совета Российской империи.
[4] Мердер Андрей Иванович (1872-?) — штабс-ротмистр, из дворян Петербургской губернии, лютеранского вероисповедания, адъютант командующего войсками Туркестанского военного округа (с 1898), заведующий Туркестанским музеем и Публичною библиотекой» (1899 — 1900).
[5] Бартольд Василий Владимирович (1869 — 1930) — российский и советский историк, востоковед-медиевист (тюрколог, арабист), исламовед, источниковед, архивист, филолог; один из основателей российской школы востоковедения. Академик Санкт-Петербургской академии наук (1913) (в дальнейшем — Академии наук СССР), член Императорского православного палестинского общества. Один из авторов Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона и первого издания «Энциклопедии ислама».
[6] Стратонов Всеволод Викторович (1869 — 1938) — русский астрофизик, профессор (1918), декан физико-математического факультета МГУ, один из наиболее талантливых русских астрофизиков рубежа XIX и XX столетий, основатель и директор Российского астрофизического института (РАФИ) (в 1923 году переименованный в ГАФИ). В 1922 году был выслан из СССР вместе с большой группой учёных и последние годы жизни жил в Праге.
[7] Стратонов В. В. “По волнам жизни”. Том 1. М; Новое литературное обозрение. 2019
