back to top
16.2 C
Узбекистан
Пятница, 20 сентября, 2024

О Ташкенте в годы войны. Воспоминания эвакуированной. Окончание

Топ статей за 7 дней

Подпишитесь на нас

51,905ФанатыМне нравится
22,961ЧитателиЧитать
6,820ПодписчикиПодписаться

(Начало: https://nuzuz.ru/kolumnisty/1274105-o-tashkente-v-gody-vojny-vospominaniya-evakuirovannoj.html)

Мы продолжаем публикацию воспоминаний замечательной женщины, бывшей москвички, в 1941-м году эвакуированной в Ташкент и оставшейся здесь навсегда. Искусствовед по образованию, Надежда Саввишна Крикун много лет проработала редактором Узбекского телевидения, отдала много сил развитию культуры страны. В своих воспоминаниях она рассказывает о том, как жил тыловой Ташкент в годы войны, о замечательных людях, с которыми она встречалась или знала близко, — от литературоведа, искусствоведа, театроведа, переводчика Абрама Эфроса до Анны Ахматовой и Фаины Раневской.

Надежда КРИКУН

ВОСПОМИНАНИЯ ЭВАКУИРОВАННОЙ

…На улице Первомайской, к счастью, еще сохра­нилось здание, которое можно считать историче­ским памятником тех огненных, военных лет, когда жизнь то и дело испытывала каждого из нас на прочность и выдержку, стойкость и веру. На этой улице в доме № 20 размещался Союз писателей Узбекистана. Я впервые попала туда, чтобы получить талоны на продовольствие. Вошла в небольшую комнату, где сидел средних лет мужчина. Встретил он меня очень приветливо, выслушал и помог быстро и по-деловому.

К моему изумлению, я вскоре узнала, что человек этот – поэт Хамид Алимджан. Потом я встречала его часто и в Союзе писателей, и на заседаниях творческих секций, приходилось и работать вместе.

Среднего роста, всегда подтянут, дружелюбен, корректен, Хамид Алимджан был красив: курчавая голова, золотисто-загорелое лицо, на котором све­тились умные темно-карие глаза с каким-то непрехо­дящим выражением печали и знания – некоего особого знания жизни ли, грядущего ли, сокровен­ного ли смысла бытия… Выражение его глаз помню до сих пор: в них был Восток со всей его тысячелет­ней пытливой духовной сутью.

Административная деятельность в столь необыч­ной форме, как хлопоты об эвакуированных писате­лях, ему, конечно, была внове, но исполнял он все с великим тщанием, стараясь напоить, накормить, обогреть всех своих необычных подопечных.

Столовая, расположенная во внутреннем дворике здания, была местом постоянных, каждодневных встреч, форумом, центром общения. Дворик этот никогда не пустовал, увидеть здесь можно было весь цвет литературы. Подумайте: Всеволод Иванов, Владимир Лидин, Корней Чуковский, Алексей Тол­стой, Владимир Луговской… Молодой Иззат Султа­нов – драматург и ученый, знаток Навои; поэт Мак­суд Шейхзаде – подвижный, энергичный, живо от­кликающийся на все, что происходило вокруг. Не­редко за столиком можно было видеть Анну Андре­евну Ахматову, всегда державшуюся чуть замкну­то, всегда с королевской осанкой. Она говорила неизменно тихо, низким грудным голосом. Часто ее можно было видеть беседующей с Айбеком – они были дружны. Внешность молодого Айбека запоминалась всем, кто его видел, – и взглядом черных, каких-то яростно умных глаз, и ощущением огром­ной силы и энергии. Неразлучны были Эдди Огне­цвет, Всеволод Иванов, Гафур Гулям, создавший в ту пору свои замечательные произведения «Я – ев­рей» и «Ты не сирота».

Анна Ахматова. Ташкент, 1942 г.

Очень быстро образовалась на этом небольшом, добром клочке ташкентской земли, в доме № 20 на Первомайской, писательская семья, заботой ко­торой было всем чем можно помогать фронту, вос­питывать стойкость в людях, укреплять те духовные, гражданские и межнациональные связи, которые возникли и обрели силу здесь, в Узбекистане.

Год 1942-й, осень… Тяжелая, страшная. Враг у Сталинграда…

В конференц-зале дома № 84 по Пушкинской ули­це Лев Минаевич Пеньковский читает свой перевод поэмы Алишера Навои «Фархад и Ширин».

Заполнен до отказа зал. Среди присутствующих и Хамид Алимджан, и В. Лидин, и известный пуш­кинист М.А. Цявловский с женой, и замечательный историк и знаток Москвы Н.С. Ашуркин, молодой Уйгун, Айбек, академик Ю.Р. Виппер, В. Луговской… Десятки людей в напряженной тишине слушают блистательный перевод великой поэмы… Словно продолжается прерванный фашистским нашествием 500-летний юбилей Навои… Из глубины веков в тревоги сегодняшнего дня летят его слова надежды:

За темнотой придет сиянье света.
Ты в это верь и будь неколебим...

…Мне вновь припомнилась тревожная осенняя Москва 1941-го… На выносных лотках у книжных магазинов на Петровке и в Столешниковом стали вдруг продавать объемистые, неудобного формата однотомники произведений наших классиков – Достоевского, Лермонтова, Пушкина, и люди бук­вально нарасхват скупали книги… А ведь враг был почти у ворот… Я тоже купила несколько книг и увез­ла их. Да, все теряло ценность, кроме тех духовных богатств, которые определяли нас как народ. Мной, как и другими, руководило неосознанное чувство: спасти, сберечь, сохранить свои духовные сокрови­ща, свою культуру как главное достояние каждого. И мы везли с собой в эвакуацию эти громоздкие тома.

В этот вечер, на чтении «Фархада и Ширин», всеми нами владело то же чувство. Мало знакомый до того Навои становился в ряды наших классиков, он тоже был частью нашей духовной культуры.

…Каждый день я бывала в эвакогоспитале 3665. Часто выздоравливающим разрешали посещение спектаклей и концертов в Окружном доме офице­ров, неподалеку от госпиталя. В размещенном здесь московском театре Революции блистали замеча­тельные мастера сцены: Мария Бабанова, Максим Штраух, Михаил Астангов, Лев Свердлин, Фаина Раневская…

Шли спектакли при переполненном зале, и часто большинство зрителей были раненые; на костылях, иногда в гипсе, перевязанные, а то и в сопровожде­нии нянечек, они живо откликались на все происхо­дящее на сцене. А играли в ту пору «Фронт» Кор­нейчука, «Питомцев славы», спектакль о знаменитой кавалерист-девице, героине войны 1812 года. В спек­такле ее звали Александрой Азаровой, и роль ее блистательно исполняла М.И. Бабанова. Легкость, изящество, мальчишеский задор отличали ее Шуру Азарову. Затянутая в ловко сидящий на ней голубой гусарский костюм с серебряными позументами, она вызывала такое восхищение зрителей, что зал гудел от восторженных криков, аплодисментов. Особенно бурными овациями награждали ее после исполне­ния песен композитора Хренникова. Помните: «Ме­ня зовут юнцом безусым, мне это, право, это, право, все равно, зато не величают трусом давным-давно, давным-давно…» – неповторимого тембра голосом Бабановой?

Частыми гостями в нашем госпитале, да и не толь­ко в нашем, были Алексей Толстой, Корней Чуков­ский, Гафур Гулям. Особенно много радости достав­лял госпитальному братству Свердлин, нередко яв­лявшийся в костюме Насреддина (тогда на киносту­дии в Ташкенте шли съемки знаменитого фильма «Похождения Ходжи Насреддина»). Легендарный Ходжа Насреддин с его неизменными шутками и острословием становился какой-то доброй, незри­мой связью между местным населением и теми, кто лечился в ташкентских госпиталях, а они ведь были со всех концов Отечества!

В образе Ходжи Насреддина сказалось глубокое знание Львом Свердлиным самой души узбекского народа, его юмора, повадок, даже пластики. Ведь Свердлин был из Самарканда, он вырос там.

Л. Свердлин в фильме «Насреддин в Бухаре», 1943 г. (Фото из Сети)

Не менее радостно встречали в госпиталях и Мар­ка Бернеса. В то время в Ташкенте на той же студии шли съемки фильма «Два бойца». Музыку к филь­му писал Никита Богословский.

Мы можем гордиться тем, что песня «Темная ночь» была написана в Ташкенте, на улице Пушки­на, 54. Именно в этом доме, в квартире Р.М. Кариева, известного театрального деятеля Узбекистана, жил в эвакуации композитор Богословский. Кварти­ра Кариева находилась на первом этаже, она была угловая, и окна комнаты Богословского выходили на боковую улицу. Вот здесь к окну с улицы нередко подходили Марк Бернес и Борис Андреев, чтобы поговорить с Никитой Владимировичем, находящим­ся в комнате. Иногда он играл, а Бернес, с другой стороны окна, напевал. Это была весьма необычная репетиция… Да, в те годы многое было необычным и многое – впервые.

Еще не вышел на экраны фильм «Два бойца», а на фронтах уже пели «Темную ночь». Из ташкент­ских госпиталей песня ушла на фронт вместе с изле­ченными от ран бойцами. Снимали же фильм Л. Лу­ков и молодой узбекский режиссер С. Мухамедов. Натурные съемки проходили в разных местах горо­да, а знаменитый эпизод, когда герой фильма Ар­кадий Дзюба (Марк Бернес) бьет из пулемета, от­стреливаясь от фашистов, снимался в ташкентском парке имени Тельмана.

…Ташкент был далеко от фронтов, но война была его повседневностью, и город отдавал ей все свои силы. А черпал он их в вере в нашу правоту, в страст­ном желании защитить наш общий дом, в нашем братстве и взаимопомощи. Была война, тяжелая, страшная, и мы победили.

Публикацию подготовила Лейла Шахназарова.

На первом фото — эвакуированные в Ташкент писатели Н.С. Тихонов, Н.Е. Вирта, А.Н. Толстой и В. Иванов на демонстрации. Слева от них – председатель Совмина УзССР А. Абдурахманов. 1943 г. (Фото из Сети).

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, введите ваш комментарий!
пожалуйста, введите ваше имя здесь

Последние новости

Акбар Джураев стал серебряным призером Олимпийских игр Париж-2024

Представитель сборной Узбекистана по тяжёлой атлетике Акбар Джураев добавил в ряд своих наград и серебряную медаль Париж-2024. Узбекистанский спортсмен,...

Больше похожих статей