В начале 1954 года Крым из состава РСФСР передали Украине. Полуостровом распоряжались киевские чиновники. Они не хотели возвращения крымских татар в роскошную курортную зону.
Через 10 лет, накануне полувекового юбилея Октябрьской революции, опять возник вопрос о возвращении крымских татар. Но тогдашний руководитель Советской Украины, член политбюро Петр Ефимович Шелест, очень влиятельный в ту пору, отверг такую возможность: «Значительная часть татарского населения Крыма в период Великой Отечественной войны предавала Родину, активно сотрудничала с немецко-фашистскими захватчиками, много горя принесла населению и вызывала у него ненависть».
Московские аппаратчики, более гибкие, чем киевские, нашли выход. 5 сентября 1967 года появился указ президиума Верховного Совета СССР «О гражданах татарской национальности, проживавших в Крыму». Указ снял с крымских татар клеймо предателей: огульные обвинения в активном сотрудничестве с фашистами «были необоснованно отнесены ко всему татарскому населению Крыма». Но и после указа татарам не упускали случая напомнить: они не реабилитированы, а всего лишь помилованы; их простили, но преступление, выходит, было…
Не смирились
Крымским татарам не разрешали возвращаться в Крым. Формально с них сняли все ограничения. Но настоятельно рекомендовали оставаться там, куда их выслали. В Крыму их не прописывали. Если они все-таки приезжали, милиция их выдворяла. Если сопротивлялись — сажали.
Крымскими татарами занималось 5-е управление Комитета госбезопасности (борьба с идеологическими диверсиями), которое получило указание «не допускать экстремистские выступления» — то есть террористические акты, дезорганизацию работы транспорта и экономики, забастовки. Но даже КГБ не мог им помешать. Они упорно стремились в Крым.
Уже в перестройку, летом 1988 года, комиссия во главе с председателем президиума Верховного Совета СССР Андреем Андреевичем Громыко вновь заявила, что возвращение татар в Крым невозможно и нецелесообразно…
А они все равно ехали. Дома, в которых жили их родители, бабушки и дедушки, были давно заняты другими людьми. Строили новое жилье. Украинские власти приказывали сносить постройки КамАЗами. Крымские татары обливались бензином и стояли с зажигалками, готовые себя поджечь, если милиция не отступится. И власть, в конце концов, отступила…
История Абибуллаевой Ремзие (86 лет)
Жили мы недалеко от Евпатории, примерно 8 км. Жили с мамой (Абибуллаева Хаирвинат) и две сестрёнки: (Катме и Сатие), папа на фронте. Вечером 17 мая часов восемь было, в деревне становилось очень шумно, лаяли собаки, шумели мотоциклы со стороны Сельсовета. Улицы заполонили офицеры с винтовками на спинах, местные стали выглядывать с домов. Тётя говорит:
— наверно опять немцы в Крым зашли.
Мама стала плакать, сестрёнки мои плакать. Ближе к 12 ночи вроде наступила тишина, стало не так шумно и легли мы спать к часу ночи. А около трёх часов ночи кто-то стал стучаться в дверь. Мама стала спрашивать:
— ким о? (Кто там?)
-мамаша откройте дверь, а то стрелять будем!
Зайдя офицеры наказ дали:
-мамаша, вам 10 минут — освободите дом, берите девочкам тёплую одежду, обувь, еды на трое суток, одну подушку.
По-русски мама плохо понимала. А я хорошо знала русский язык, подруга была русская. Услышав, долго не думала стала складывать вещи в миндер (мешок от матраца).
один из солдатов подойдя к маме стал шептать:
-мамаша, вас далеко отправляют, если у вас есть ценности, деньги, золото — берите с собой.
Солдат этот был точно не русским, армянин то ли грузин.
Мама не поняла, я же сразу полезла в сундук за мамиными драгоценностями, завязала пояс туго, запихала во внутрь пояса коробочки с украшениями.
Помню в те годы очень модно было носить чёрную кожанку. Каждую весну, папа резал по пять или шесть чёрных ягнят и сушил кожу. Собрал восемнадцать кожаных лоскутков. Мечтал сшить себе куртку. Не успел, на войну забрали…
Всё шутил:
-вернусь с войны, буду ходить как фраер.
Схватила я мешочек с кожей, обняла его с мыслями: папа вернётся.
В этот момент подошёл второй солдат и стал кричать:
-эта девчонка уже надоела, сколько будешь метаться туда — сюда.
Пнул меня, я упала, заплакала. Но быстро пришла в себя, укуталась маминым шерстяным платком. После зашла в подвал, где лежали наши продукты. Из бараньего молока взяла сузьму, схватила кастрюлю заквашенного кислого молока.
Мама стала останавливать меня:
— къызым, йетер азырланмагъа, ойле де пек чокъ шей алтын (дочка хватит, и так много вещей ты набрала).
За нами в этот момент подъехала бортовая машина на шесть семей. Все стали грузиться, и тут моя очередь подоспела, а я с кастрюлей. Все стали возмущаться зачем ты берешь с собой. С горе пополам — положили.
В машине пока ехали, водились разговоры: мыл нас везут в Евпаторию, чтобы убить…
Приехали на железную дорогу в Евпатории, тянулся длинный эшелон вагонов. Просвистел страшный свисток и к каждому вагону подошли по четыре офицера. Стали запихивать нас в вагоны, где не было ни окон, ни человеческих условий, а после ещё и гвоздями дверь забили. Двухэтажный вагон, дышать нечем. Чтобы залезть на вверх, пять лесенок, а между маленький зазор. Людям стало плохо, многих стало тошнить. Пожилые стали стучать в дверь:
-дайте подышать
У моей мамы заболело сердце. Я, долго не думав, взяла сузьму, аккуратно положила маме в рот, после она пришла в себя.
Прошло два дня, дверь нам так и не открыли. На каком — то вокзале объявили о десятиминутной заправке. Чтобы справлять хоть как-то нужду, ребята перочинным ножом в углу сделали дырки. Ночью начались стоны, старикам стало плохо:
— къызым, текаран катъык бер магъа (дочка, дай немножко кислого молока).
Сузьмы нам хватило на трое суток. Во время остановок, мама выходила и покупала лепёшки и фрукты. Спустя неделю, по утрам стали давать чёрный хлеб и сырую мокрую из крупы баланду, а мы не ели.
О взятых драгоценностях, маме сказала только на вторые сутки.
На девятнадцатый день, вагоны стали отцеплять по два или три вагона. Мы же сидели в шестом вагоне. Отцепили нас в Чирчике, в Таваксае, на станции «Парвоз». Завшивели, грязные, на людей не были похожи. На станции нас уже ждали медсёстры, с вёдрами, с щётками. Всех женщин и девушек наголо остригли, отправили в баню.
После всех процедур ждали арабу, которая повезла нас в центр Таваксая, в барак. В бараке не было ни стёкл, ни дверей, грязь. До нашего заселения жили чеченцы. Дали 16 кв метров на четыре семьи, то есть одна комната и терраса.
По началу местные нас сторонились, но услышав, как наши старики молились, поняли, что мы — мусульмане. Постепенно стали сближаться. Узбеки стали помогать нам, то подушку, то одеялом, то лепёшкой.
Мама подружилась с одной узбечкой. Вмести стали ходить на базар. Женщина помогала нам с едой и работой.
Спустя восемь лет, в 1948 году, папа вернулся с фронта. Пробыл много лет в немецком плену. Приехал в Крым, в Евпаторию ничего не подозревая. Его не пустили в деревню, сказали:
-нет здесь ваших, уходите.
Папа стал плакать, после узнал, что татар принудительно выслали в Среднюю Азию. Ему предложили остаться в Крыму, но он отказался со словами:
— я семью свою искать буду!
Стал искать родственников — никого нет. Приехал в Ташкент, попал на хлебозавод, проголодался сильно. Незнакомый мужчина стал пристально смотреть на папу, подошёл:
-сиз татармысыныз? Къырымданмысыныз? (Вы крымский татарин? С Крыма?)
И так, папа нашёл нас.
В Крым мы не вернулись, стали строить новый дом в Узбекистане.
За свою жизнь Ремзие построила четыре дома в Узбекистане. Абибуллаева Ремзие
ГУЗЕЛЬ КУРТВЕЛИЕВА
