Совсем скоро состоится премьера второй части легендарного фильма «Махаллада дув-дув гап» («Об этом говорит вся махалля») Шухрата Салиховича Аббасова. Великий режиссёр любезно согласился дать сайту NUZ.UZ своё интервью, в ходе которого он затронул, кроме кино, историю и современность, социальные системы, литературу и музыку.
— Вы прошли огромный творческий путь, сняли гениальные картины. Какие из них особенно дороги Вам, а что, возможно, не удалось — из-за превратностей судьбы, злой воли недоброжелателей, обидной случайности?
— Я объездил весь мир со своими картинами: «Об этом говорит вся махалля», «Ты не сирота», «Ташкент город хлебный», каждая из этих картин обладала громадным успехом… Но не все мои идеи и фильмы получили заслуженный успех. Я хотел снять фильм о Мирзо Улугбеке. В фильме, который был на тот момент, было много исторических несуразностей, к тому же Улугбек там — атеист, хотя он был верующим, он всё освящал именем Аллаха. Я хотел снять свой фильм об Улугбеке, писал сценарий с крупнейшим тимуроведом, но картину остановили, задушили бюрократическими придирками, разворовали мои деньги. Хотел сделать фильм о Жалолиддине Мангуберды (или: Джелал ад-Дин Менгуберды — последний хорезмшах. — ред.). Грандиозный сценарий был написан на две серии — тоже не пошла картина, слишком дорогой проект. Нужно было пять стран восстанавливать — одежды, вооружение, армии, нужны были особые монгольские кони, как из войска Чингисхана, которые могли без еды и воды двести километров скакать не выдыхаясь. Прекрасный фильм по заказу ЮНЕСКО я снял о Беруни — «Абу Райхан Беруни», фильм о взаимоотношениях царя и учёного, власти и интеллигенции. Золотой приз в Тегеране получил за эту картину, гран-при на всесоюзном кинофестивале, призы в Сан-Ремо. И эту картину не показывают сегодня… Почему? Кому-то показалось, что царь в фильме — злодей. Но почти все цари были злодеями!..
Ещё один фильм, имеющий для меня огромную важность — «Огненные дороги», про жизнь и деятельность поэта Хамзы Хакимзаде Ниязи — прогрессивного деятеля, которого убили религиозные мракобесы. Как, за что его убили? Камнями забросали за прелюбодейство. Только это его убийц на самом деле мало волновало. Мало ли кто с кем встречается? У кого не бывает любовных романов? У тех же самых мул, у тех же самых религиозных деятелей было и по четыре жены. На самом деле Хамзу убили за то, что он открыл узбекским женщинам лица. Он участвовал в общественном движении «худжум». Это борьба за эмансипацию восточной женщины. Чтобы её приобщить к самостоятельной жизни, к самостоятельной судьбе, чтобы она могла реализоваться как личность, как общественный деятель. Хамза был активнейшим участником этого движения. Боролся за сброс паранджи. Этого дикого, мракобесного одеяния. И это действительно произошло. Сегодня наши узбечки ходят с открытыми лицами, преподают в школах и университетах, работают в ООН и ЮНЕСКО, играют на сцене, снимаются в кино — сколько у нас великих актрис! Многие из которых прославились и в моих картинах. Например, в «Об этом говорит вся махалля» у меня играет великая Лютфи Сарымсакова, она играет образы матерей в кинофильмах наших, в основном, и она умела давать настолько обобщённый характер матери, что её даже называли матерью всего узбекского народа. Или Марьям Якубова — узбекская Раневская. Она создала бессмертные образы в нашем кино. И у меня тоже.
В «Об этом говорит вся махалля» она сыграла Ойпашшу — сварливую и самовластную женщину, у которой даже муж находится под каблуком. И тем не менее, он её любит и уважает. Ойпашша — женщина необыкновенной красоты. Всю жизнь она посвящает благополучию своей семьи, заботится о сыне-переростке, который вырос, но так и не женился, ищет и находит ему жену. Матери часто так делают — готовят для нас жен. Это пример того, что старшее поколение редко думает о том, что у молодёжи есть свои взгляды на мир, на жизнь. И эти взгляды не всегда совпадают со взглядами их родителей. Но в мусульманстве почитание родителей — одно из главных благородных качеств. Это стараются сохранить из поколения в поколение. Мне думается, что это хорошее качество, но надо учитывать, что молодое поколение имеет другое образование, получает благодаря современным технологиям такой огромный кругозор, что смотрит на мир совершенно по-другому. Фильмы, интернет, литература — все они формируют идеал красоты, который очень сильно влияет на юношескую душу.
Помню, как я сам в шесть лет был влюблен в Милицу Корьюс — американскую кинозвезду, которую увидел впервые в фильме «Большой вальс» (фильм, снятый Жюльеном Девивье в 1938 году. — ред.), про любовь Штрауса к своей артистке. С шести лет считаю Корьюс недосягаемым идеалом женщины — голубоглазая блондинка необыкновенной красоты. Именно благодаря этой женщине я полюбил Штрауса. И поэтому в «Об этом говорит вся махалля» я заказал Манасу Левиеву, нашему великому композитору, именно вальс. И он написал прелестный вальс к моему фильму. Вальс, в своё время поразивший Эннио Морриконе: Морриконе, когда приезжал в Узбекистан, среди прочего играл и этот вальс: весь зал встал, стал аплодировать, орать, кричать. Морриконе был в шоке: начал взмахивать рукой. Он не ожидал такого восторга, такого ошеломляющего успеха. Уже после исполнения он спросил у Исмаила Джалилова: «Откуда такой успех?» Джалилов ответил: «Дело в том, что это музыка из любимого народом фильма».
— Как Вы только что заметили, «Махаллада дув-дув гап» — один из любимейших узбекским (и не только) народом фильмов. Как Вы думаете, почему этот фильм по сей день обладает таким грандиозным успехом?
— Да, это любимая народом комедия. Почему народ её так полюбил? До «Об этом говорит вся махалля» в узбекском кино уже были замечательные фильмы, например, великолепные картины моего учителя Наби Ганиева «Тахир и Зухра», «Похождения Насреддина», великая национальная картина другого моего учителя, Камиля Ярмата, «Алишер Навои». Наряду с моими эти фильмы вошли в мировую синематеку в Париже. Но эти картины — легенды, фильмы-сказки, исторические фильмы. А моя картина — о сегодняшней жизни, о жизни простых людей, наших соседей, родственников и друзей. В «Об этом говорит вся махалля» народ вдруг увидел себя — живого. Появились живые национальные образы. Достоверные. Они полны иронии, юмора — и этим подкупают зрителя.
— Нашим читателям будет очень интересно, если Вы расскажете нам историю создания этого удивительного фильма, поведаете интересные факты о нём, расскажете о людях, без участия которых было бы невозможно его появление…
— В то время, когда мы начали создавать «Об этом говорит вся махалля», обо мне уже слава пошла по всему Союзу. Ведь я снял свою дипломную работу «Филиппинец и пьяный» (в 1958 году. — ред.) по рассказу Уильяма Сарояна (Сароян — американский прозаик, лауреат Пулитцеровской премии за 1940 год. — ред.) «Филиппинец и пьяница». Когда Сароян приехал в СССР — ему показали. Посмотрев, он сказал: «Где я могу найти этого парня, покажите мне его, я хочу его обнять и расцеловать». Он был в восторге от моей работы, потому что в Голливуде пытались сделать фильмы на рассказах Сарояна — но у них этого не получилось. Он даже премию им хотел сделать в несколько тысяч долларов, чтобы они не трогали его произведения, не снимали фильмы по его произведениям. И Сароян написал обо мне статью в газету «Известия», написал, что его потряс мой фильм, что он восхищен блистательной режиссурой, подобранной музыкой, актерской игрой…
Затем некоторое время я ничего не снимал, «ходил в гениях», как шутил тогда один мой знакомый. Пока не познакомился с Георгием Товстоноговым — величайшим режиссёром, когда-то учившимся вместе с Александром Гинзбургом, моим учителем, главным режиссёром нашего театра им. Хамзы. Гинзбург нас и познакомил. Когда как-то Гинзбург прилетел в Москву, он пригласил Товстоногова в ресторан «Арагви», Гинзбург тогда ещё сказал Товстоногову, что здесь учится его ученик, который будет очень рад познакомиться с Товстоноговым, а потом позвонил мне: «Шухрат, ты, наверное, голоден — все студенты голодные. Я сейчас в ресторане «Арагвия», давай я тебя угощу». Я приехал. Товстоногов был очень внимателен ко мне, и в ходе нашего разговора спросил меня: «Какой фильм Вы хотите поставить первым?» Я говорю: «Я не знаю, я читаю всю мировую литературу, и я не знаю, какому фильму хочу посвятить свою жизнь, но хочу, что бы фильм был потрясающим». Товстоногову очень понравилось такое моё намерение, он ответил: «Я Вам вот что скажу: первый фильм должен быть гениальным, второй очень хорошим, третий может быть просто хорошим и т. д. Но Вы навсегда останетесь в истории и сердце народа гениальным режиссёром. Если же сделаете наоборот, начнёте с конца, с плохого, то Вам потом будет очень трудно в конце жизни сделать гениальный фильм. Вы растратите свою энергию, потеряете веру в жизнь, разочаруетесь в себе».
Я ему говорю: «Как же мне снять гениальный фильм?» Товстоногов: «В моём театре, в Ленинграде, есть один заведующий литературной частью, Юрий Рест (литератор, сценарист, известен также под псевдонимом Б. Рест. — ред.), ему уже 86 лет, он был эвакуирован во время войны в Узбекистан, и столько лет, сколько лет его знаю, он каждый день вспоминает Узбекистан, восхищается узбеками, говорит, какой это удивительный народ, какой гостеприимный, и всё время он нас всех укоряет, какие мы, ленинградцы, все друг другу чужие. Если приедете в Ленинград к нему, заберёте его с собой в Узбекистан на время, то он Вам с удовольствием сделает сценарий». Я так и поступил. Ведь тогда у меня не было даже сценария. Было всего два запылённых листка, которые я нашёл в сценарном отделе. Их автор, Аскар (или: Оскар Рамазанов. — ред.) Рамазанов, был очень чудаковатым человеком. Он жил в подвале на Бешагаче, отопления у него не было — он грелся только керосинкой, вместо потолка — какой-то старый, обвисший картон, покрытый копотью, к нему постоянно бесцеремонно заходили алкаши, устраивали свои попойки, съедали его еду, доводили его до слёз… С ним и Брестом, втроём, мы за 12 дней в «Узбечке» написали сценарий. И вот сценарий готов. Но на русском языке. А завтра мне надо идти и с актёрами-узбеками снимать! Как они будут играть, что мне теперь делать?! Сам я перевести не могу.
Тогда мне писатель Ойбек посоветовал Абдуллу Каххара. И я поехал к Каххару в стационар, где он тогда лечился, приезжаю — он идёт на какую-то процедуру, я подбегаю к нему, представляюсь, он: «Да, я наслышан о Вас, что хотите?» Я говорю: «Вот, мы написали сценарий, нужно перевести». Он: «Хорошо, только с одним условием: однажды Вы и мои рассказы экранизируете». Я: «Я бы дал слово Вам, но пока не прочту — не могу, ведь я могу испортить Ваше произведение». Каххар: «Вы такой щепетильный?» Я: «Да, если обещаю, должен сделать» Тут Каххар заявляет: «Тогда оставьте мне диалоги, через недельку заглянете». Я в ужасе: «Нет, Абдулла-ака, завтра съёмки! Умоляю, сделайте диалоги!» Каххар сел на скамейку: «Ладно, ну-ка дайте сценарий». Через два часа перевод был готов. Обалденный перевод! Я прочел — и стал хохотать. Диалоги мастерские, фильм разошёлся на цитаты. Получилась первая классическая национальная комедия. А ведь нас даже заставляли переснимать финал, говорили: «Исправьте финал картины. Что у вас старушка плачет в конце фильма? Ей дали квартиру, а у неё слёзы на глазах». Я парировал: «Вы знаете что, она вот в этих избушках, которые ломают бульдозерами, всю свою жизнь прожила! И вот на её глазах их сносят! Она видит, что уходит вся её жизнь. Это как «Вишнёвый сад» Чехова, совершенно чеховский финал!» Нам опять: «Нет, не надо. Пусть она обрадуется». И мы сняли как она переселилась. Показав, что образ жизни в новом доме у неё остался, как в старой махалле.
Но картине всё не давали хода. Из-за этого даже приезжали Михаил Ильич Ром, великий мой учитель, Григорий Марьямов — секретарь союза кинематографистов, Смирнова — главный редактор журнала «Советский экран» — смотреть картину. Ром мне: «Чего ж ты комедию снял? Я думал, ты серьёзную картину мне снимешь.. Ну, давай, переводи, я же узбекский не знаю». Я ему начал переводить. Он хохотал с первой фразы и до конца. Мне даже неудобно стало. Думаю, наверное он просто пытается меня, своего ученика, поддержать. Я ему сказал после просмотра: «Михаил Ильич, я не верю, что картина такая смешная, это не так смешно, как Вы смеялись». Он: «Шухрат, поверь, твой фильм будет иметь долгую жизнь». На следующий день фильм выпустили. Был феноменальный успех — двери ломали в кинотеатрах, с такой жаждой узбеки восприняли картину. В фильме нет ни одного образа партийного работника, ни одного комсомольца — не было идеологии, от которой народ устал. Только живые национальные характеры. И вот уже 56 лет прошло, а фильм по 14-15 раз в год показывают. И из духовной жизни народа эту картину не вырвешь.
— До меня дошли вести, что недавно Вы сняли своеобразное продолжение этого замечательного фильма. Можно немного эксклюзивных подробностей для наших читателей?
— Да. Во-первых, я очень благодарен Кобулджану Ахмедову и его заму, которые пришли ко мне на занятия с просьбой сделать этот фильм. Три раза я их гнал из кабинета: «Вы же знаете — я кино больше не снимаю». Опять пришли. Три раза приходили. Наконец, уговорили меня: «Давайте — делайте, мы будем лечить Вас, мы Вам поможем, снимайте, как хотите». В сентябре начал снимать, и за три месяца снял весь фильм. Сценарий же написал давно — пять лет тому назад. Что главное в этом сюжете? Создавая сценарий, я решил, что в центре сюжета должна быть председатель махаллинской комиссии. У неё три сына. Старший, он же главный герой, — предприниматель. Второй — поэт, совершенно далёкий от жизни человек. Третий мечтает стать архитектором. Все сыновья разные, непохожие друг на друга. Отца у них нет. Он бросил семью, перед уходом сломав ногу жене, сделав её, по сути, калекой. Когда я писал сценарий, я исходил из того, что мы живём в совершенно иной социальной системе, чем когда снималась первая часть. Какие же герои необходимы теперь? Кто сегодня может стать главным героем? Мне показалось, что это должен быть предприниматель.
Предприниматель, который полон энергии, который умеет договариваться с людьми, двинуть дело, организовать производство. Чем только он не занимается: то он входит в долю на птицефабрике, то ткацкую фабрику открывает, то ресторан, то ещё что-то. Но не всё так просто. Герои фильма находятся в рамках огромного исторического полотна. В самом эпицентре анализа эпохи, сделанного на примере простых людей, которых я показал в этом фильме. Наша эпоха — переходная. Мы снова переживаем трансформацию, на этот раз от обещанного коммунизма к капитализму. Сейчас ведь почти весь мир капиталистический. Так вот, мне показалось, что мать должна с трудом расставаться со своим советским реквизитом, наследством. С правилами жизни, которые она унаследовала от СССР. Поэтому она сына всё время наталкивает на благотворительность. Но он же — не Алишер Усманов, не Сорос, а всего лишь бизнесмен махаллинского уровня. А мать ему твердит: «Молодёжи помоги, дай беременным бесплатно минеральную воду, бесплатно построй футбольное поле…». Мать его безумно любит. Но она же — его главный враг. Ещё линия: главный герой — он ведь старший сын, матери уже хочется внуков, хочется нянчиться с детьми. А он отказывается жениться, он не верит женщинам, считая, что им нужны только деньги…Старший не хочет жениться. Младшие по мусульманским законам не имеют права. Это ещё одна коллизия фильма.
— Вы сняли ремейк своей «Об этом говорит вся махалля». Недавно в России сняли продолжение «Иронии судьбы». Именно советскую киноклассику мы смотрим на Новый год, Восьмое марта.. Это ещё раз подтверждает ту известную истину, что легендарные советские фильмы, к которым относятся и Ваши картины, — бессмертны. Почему классика советского кино до сих пор популярна у миллионов людей?
— На этот счёт мне Микеланджело Антониони, когда приезжал сюда, хорошо сказал. Я его как-то спросил: «Мэтр, Вы столько прожили, столько гениальных фильмов сняли, какой вывод Вы сделали, почему один фильм мы называем плохим, а другой — хорошим? Можете в двух словах сформулировать?» Он долго думал, затем говорит: «Постараюсь: я считаю, что простой сюжет, простая история, рассказанная выспренним, усложнённым языком — это плохо, а вот самый сложный сюжет, самая сложная жизненная история, рассказанная простым, доступным языком — всегда прекрасно». Ещё я бы вспомнил Гоголя, который всегда проверял качество своей работы через общение с простыми людьми. Как какую-нибудь строчку придумывал, так сразу выходил на улицу и первого встречного, какого-нибудь дворника, спрашивал «Это смешно, это хорошо?» Он себе не верил, а верил простым людям. Потому что он писал для народа.
— Что Вы скажете о засилье на наших экранах зарубежного, ориентированного строго на рынок кинематографа? Как это влияет на самих зрителей, на наш вкус, мировоззрение? Можно ли и необходимо ли этому засилью противостоять? Как?
— В первую очередь хочу сказать, что нельзя ограничивать кинематограф. Всё покажет время. В искусстве было много течений, много стилей, имевших невероятный успех у современников, но потом проходит время — и мы над этим смеёмся. Поэтому я считаю, что нужно быть толерантным. Многое зависит от самого зрителя, от его вкуса. От эпохи, в которой он родился, его образования, среды, в которой он воспитывался. Например, что может нравиться жителю современного разрушенного войной Афганистана, где все думают о наживе либо о выживании? Кроме того, в современном кино есть какие-то сложившиеся координаты, которые помогают понять, что стоит смотреть, а что — нет, и с этой функцией справляются международные кинофестивали. Но главное: плохой фильм не способен потрясти человека. Подлинное искусство должно влиять так сильно, что бы либо обратить в веру человека, либо отвратить от неё. И если оно не способно это сделать, то оно абсолютно незначимо.
Сам по себе Голливуд — мощнейшая корпорация. Там играют гениальные актёры, там делают фильмы-колоссы, тратят миллиарды на декорации, и студии многих других стран не в состоянии с Голливудом соперничать. Поэтому у американцев надо и учиться, и постараться сделать свой собственный национальный кинематограф. Глобализация, которая сейчас у всех в кишках сидит, это плохо. Но делать фильмы только для себя — тоже нельзя. Нужно создавать такое национальное кино, которое будет интересно и другим народам. У других нужно заимствовать только хорошее, необходимо стараться понимать другие народы. Мы живём в атмосфере путаницы. И в этой атмосфере нужно суметь найти какую-то свою дорогу. Дорогу морально нравственную.
Беседовал Фил Тышкевич.
Фото Павел Кравец
Зор, Фил!
Читал, смеялся, плакал