Когда я писал статью о ташкентском литераторе А.С.Балагине (1894-1937) «Забытый А.С.Балагин», даже не подозревал, что рассказ о его непродолжительной жизни с грустным финалом получит такое быстрое продолжение. Была некая историческая несправедливость по поводу памяти об этом человеке. А.С.Балагин был одним из первых советских киносценаристов, дружил с С.Есениным, М.Цветаевой, а информация о его жизни и литературных трудах очень скудная. Был расстрелян в годы массовых репрессий, тогда это означало, что одновременно с человеком должны исчезнуть из истории плоды его материальной и интеллектуальной деятельности. Изымались из библиотек и уничтожались книги, статьи, фотографии, а в случае с А.С.Балагиным даже кинофильмы пропали, зачастую родственники отрекались. Но историю невозможно подчинить воле политического вождя или какой-нибудь партии. Рано или поздно в словаре появляются слова «реабилитация, незаконно репрессирован»… Разыскиваются фотографии, публикуются книги, история избавляется от навязанных однобоких трактовок.
И вот вскоре мне написали журналист В.Фетисов и двоюродная внучка самого А.С.Балагина Н.Гершенович. Оказалось, что литератор Александр Самойлович Балагин (Гершенович) — это младший брат известного ташкентского врача, педиатра, профессора, одного из основателей ТашМИ, заслуженного деятеля науки УзССР, члена-корреспондента Берлинского и Парижского обществ педиатров Рафаила Самойловича Гершеновича (1889-1960).
Теперь как пазлы складываются в рисунке генеалогического древа: литератор А.С.Балагин (А.С.Гершенович) и профессор Р.С.Гершенович родились в Ташкенте в семье фельдшера Самуила Гершеновича, который был кантонистом, а затем первым фельдшером в Самарканде в конце ХIX-го века и имел государственные награды за свои труды. Позднее он переехал из Самарканда в Ташкент, где и родились его дети. Очевидно, что фельдшер Самуил Гершенович понимал значение образования, оба его сына достигли заметных успехов в своих сферах деятельности благодаря базе, заложенной в семье. К примеру, литературные таланты Александра очень рано заметили в Ташкенте, и в дальнейшем он довольно легко вошел в столичные литературные круги.
А старший брат, Р.С.Гершенович, даже учился в Париже в Сорбонне на медицинском факультете. Как и младший брат, профессор Р.С.Гершенович не был лишен лингвистических способностей и владел русским, английским, немецким, французским, итальянским, испанским, идишем, а также разговаривал с пациентами на узбекском, таджикском и корейском языках, умел читать и по-арабски, так как узбекский язык до 1929-го года писался на арабской графике. А по свидетельству его внучки, Н.Гершенович, в солидном возрасте проявлял интерес к изучению китайского языка.
Женой А.С.Балагина в московский период его жизни стала актриса Камерного театра М.И.Кузнецова-Гринева (1895-1966), близкая к литературной сфере и цветаевскому окружению. Она оставила воспоминания о встречах с М.И.Цветаевой. В первом браке актриса М.И.Кузнецова-Гринева была замужем за Б.Трухачевым (1893-1919), который скончался в Крыму от тифа. Он же, в свою очередь, был женат первым браком на Анастасие Цветаевой (1894-1993), младшей сестре поэтессы М.И.Цветаевой. Несмотря на сложные переплетения судеб, М.И.Кузнецова-Гринева и А.И.Цветаева сохраняли дружеские отношения долгие годы. А.С.Балагин также подружился с сестрами Цветаевыми. В материалах для библиографического словаря Ю.А.Горбунова «Писательницы России» упоминаются несколько книг актрисы М.И.Кузнецовой-Гриневой, что интересно опубликованных под псевдонимом Балагина: Авт кн.: «Гринька и Гранька» (Повесть) (М., 1923) – Кузнецова Мария; «Девкин грех». Рассказ. (1929); «Ум хорошо, а два лучше», Ком. М., 1928; «Переполох», Ком. М,. 1929; «К новым берегам» Пьеса. М., 1930; «Город, слушай!». Пьеса в 9 эпиз. М., 1931; «Перегородка», пьеса. М. — Л., 1931. Масаноов; РНБ; Св. каталог. 21085. Однако следов этих книг мне найти не удалось.
В своих мемуарах о встречах с М.И.Цветаевой актриса М.И.Кузнецова-Гринева, к сожалению, ничего не пишет о своем бывшем пропавшем муже А.С.Балагине: «1939 год. Лето. Единственная моя дочь в 13 лет заболела неизлечимым недугом. Я была предельно несчастна и одинока.» Можно ли по этим строкам догадаться, что в 1937 г. А.С.Балагин сгинул, а его единственная дочь заболела?
Вот и все. В Ташкенте ли, или позднее в Москве, А.С.Балагин связал свою свою судьбу с партией левых эсеров, за что, как думается, и пострадал в годы репрессий.
Старшему брату на память остались только стихи младшего на обороте присланной фотографии, где старший брат Рафаил упоминает под семейным именем Фоля:
На обороте мой портрет.
Взгляните Фоля и Дебора!
Ну, как? Худой я или нет?
Худой!- вы скажете без спора.
Меня измучил Петроград:
Я знал метель, морозы, вьюгу.
Теперь я весел, счастлив, рад
И возвращаюсь снова к Югу.
Я четверть года проживу
Под ярким солнцем Туркестана,
А там, обратно поплыву
В страну метелей и тумана.
Ваш Ал.Балагин
Петроград 2 мая 915г.
Внучка профессора Р.С.Гершеновича и, соответственно, внучатая племянница, литератора А.С.Балагина (Гершеновича) Н.Гершенович описывает свои детские впечатлеия от знакомства с запретнымми книгами родственника так:
«Отчего же всегда заперто на ключ? Спросить не решилась почему-то. Но однажды улучила момент, когда секретер был открыт, а бабушка отвлеклась на что-то и вышла из кабинета. Немедленно влезла в самую глубокую часть секретера и обнаружила три книги, пожелтевшие, отпечатанные на копеечной бумаге. Оформление непривычное — на розоватую картонку наклены пожелтевшие листки с названием, все в амурчиках и цветочках. Названия совсем недавно выветрились из головы. Что-то вроде «Огней сердца» и ещё парочка подобных.
Автор везде один и тот же. Имя совершенно незнакомое — Александр Балагин. Но на одной из книг рядом с фамилией Балагин стоит и дедова — Гершенович. Я столбенею, и в этот момент в комнату входит бабушка.
— Нашла всё-таки?- спрашивает она. Я обречённо киваю. Думаю, что ждёт меня очередная выволочка. Могла и подзатыльник получить, несмотря на подростковый возраст, — бабушка была крута на расправу.
Но на этот раз она не ругает меня, тяжело опускается на стоящий рядом стул.
— Ладно, читай. Только у себя в комнате. Никому не говори и не показывай. Это брат твоего деда, его красные расстреляли.
— А он белый был? — спрашиваю я в ужасе.
— Левый эсер. Но молчи. Сейчас времена хорошие ( ещё не закончилась хрущёвская «оттепель»), а что будет после Никитки, никто не знает. ( Бабушка обожала Хрущёва и изучала все его речи с карандашом в руках, чтобы вечером зачитать семейству самые интересные моменты и реплики.) Прочитаешь, положи на место, — вот тебе ключ, — ты уже большая и с мозгами. Но не жди ничего особенного — книжки он писал так себе…
Книжки были тоненькие, одолела их за пару часов. Сборник многозначительных стихов с потугами на экзистенциальность, несколько рассказиков про любовь и странная пьеска, в основе которой был то ли инцест, то ли совращение, — не помню уже.
«Большой» и «взрослой» я пробыла ровно до следующего утра, когда в школе рассказала своей задушевной подруге о том, что обнаружила.»
Точка в этой истории еще не поставлена. Но имя ташкентца А.С.Балагина постепенно выплывает из небытия.
Ефрем РЯБОВ
