Один из лагерных заметил меня, попытался поднять. Не получилось. Добрался, разыскал ребят из третьей линии — Илью Степанка и Николая Рогова. Тех уговаривать не пришлось. Тут же организовали санки-дрововозки, испросили разрешения у конвоя и — за мной. Вся дорога до меня, окоченевшего и уже не подающего никаких признаков жизни, и дальше к лекпому заняла от силы минут 30-40. Но хватило и этого…
Врач лекпункта, а им был бывший днепропетровский прокурор Погребинский, когда-то, на заре туманной юности, — выпускник фельдшерской школы, умел делать несложные перевязки и определять такое состояние элементарной дистрофии, которое уже не говорило, а кричало, вопило о том, что человек перестает быть человеком. Да, собственно, от «лепил» и не требовалось знание медицинских канонов, а тем более их практическое применение. Чаще всего они должны были уметь правильно определить момент смерти, а это дело несложное. И, может быть, именно поэтому хорошие, знающие врачи были на «общих» и не допускались даже к работе санитарами.
…Погребинский поднял мои веки. Прощупал пульс. Ткнул стетоскопом в грудь. Затем короткое:
— Архив три. Скажите нарядчику — пусть снимет отпечатки.
Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Отпечатки были сделаны. Я был брошен в морг, где лежало, ожидая отправки в последний путь, около десяти моих соратников, успевших прибыть в эту тихую гавань немного раньше меня.
…Блатная работа — рытье могил — привлекала многих заключенных. Она давала ряд мимолетных, но достаточно ценных преимуществ. Это была работа свободная, без конвоя, без надзирателя. И, главное, ты был всегда при тепле. Костер для могильщика в условиях Колымы — дело наипервейшее. Он отогревал верхний слой грунта. Он же позволял хоть на время, но все-таки почувствовать себя свободным и счастливым. Здесь постоянно кипела вода в консервной банке, а кое у кого даже чай. Здесь на алюминиевой проволоке жарились… шашлыки — селедочные или хлебные. И совершенно не думалось о скорбности работы. Она была обычной, привычной. Сегодня ты для товарища роешь могилу, завтра — другие для тебя.
Перед тем как копать могилы, узнавали, для кого, вспоминали рост, фактуру, чтобы, не приведи господь, не выбить лишние сантиметры в длину или глубину. По нескольку раз сами ложились в могилу, вытягивались, примерялись. И когда ноги уже не сгибались и над тобой был борт в 60-70 сантиметров, считали, что последняя пристань готова, и корабль, отслуживший свой век, может спокойно в последний раз бросить здесь якорь. Вывозили обычно вечером.
Пришел и наш черед, к моргу были поданы розвальни, запряженные Якутком — низкорослым белым, очень умным и выносливым мерином, обслуживающим лагерь. Леонид Александрович, строго следуя установленному порядку, самолично привязывал к рукам усопших бирки с фамилиями, именами, статьями и сроками. Как будто это имело какой-нибудь смысл! Как будто через какое-то время кто-нибудь мог указать, появись вдруг в том необходимость, где захоронен человек. Ведь на самой могиле никаких следов не оставалось, а хоронившие сами на следующий день, если оставались живы, не смогли бы сказать, где кто лежит. Но порядок есть порядок, и он безукоризненно соблюдался.
И вот, когда Леонид Александрович не очень вежливо ворочал окоченевшие тела, кто-то, как он рассказывал, не то пошевелился, не то крикнул. Это было непривычно даже для него, повидавшего на своем веку всякое. Вызвал Погребинского, и вдвоем, тщательно перещупав пульсы, подымая мертвые веки и прикладывая уши к груди, определили, что я еще не освободился из заключения, а поскольку это так, то не имею права на «проживание» за пределами зоны — даже в могиле.
Это был всего лишь один день. Таких дней были тысячи, каждый из них мог стать последним. Сергей Владимирович трижды попадал в описанные ситуации. Когда его тащили в морг, что он уже превратился в лагерную пыль. А он выживал… К концу войны стал доходить, выражаясь лагерным языком. Силы человеческого организма небеспредельны. Удалось устроиться тут же на учебу. На фельдшера.
Так, после Киевского торгового училища, Самаркандской педагогической академии Сергей Владимирович получил свой третий диплом. Лагерного фельдшера. Все предметы сдал на отлично. Последняя специальность спасла его от голодной смерти на золотом прииске. В день памяти Ленина 1948 года для него прозвенел звонок. «Отбухал» десять лет. Свобода? Да нет же. Опять здесь же та же работа, но только без конвоира.
Не смог Сергей Владимирович работать фельдшером. Опять стал проситься на шахту. Начальник лагеря Гринишин, увидев заявление С.В.Розенфельда, очень удивился подобной просьбе и произнес сакраментальную фразу: «Первый раз вижу жида, который сам в забой просится».
И надо сказать, что Сергей Владимирович неплохо трудился на благо социалистической Родины на Крайнем Севере. За период с 1949 по 1954 год он имел 9 благодарностей и почетную грамоту. О нем неоднократно писали магаданские газеты как об изобретателе метода беспрерывного бурения. Что говорить, если сам и.о. начальника прииска «Бурхала» Райцев в характеристике на Розенфельда для представления на предмет ходатайства о снятии судимости писал: «С.В.Розенфельд работает на прииске «Бурхала» Северного горно-промышленного управления «Дальстроя» с 24.01.1948 г. в лаготделении санинспектором, инженером по труду и начальником планово-производственной части, а с сентября 1951 г. на горных работах горный мастер, начальник шахты, начальник смены участка и и.о. начальника горного участка. За период работы проявил себя с положительной стороны как добросовестный и трудолюбивый работник. Свое дело как горняк знает. Имеет организаторские способности. Работает, не считаясь со временем».
Другая характеристика, подписанная начальником прииска «Бурхала», более поздняя по времени, вообще звучит издевательски: «К работе тов.Розенфельд относился добросовестно, со своими обязанностями всегда справлялся, руководимые им объекты не раз выходили победителями в социалистическом соревновании среди предприятий горно-промышленного управления. Тов.Розенфельд умело строит работу с людьми, правильно направляет их на выполнение поставленных перед ним задач. За высокие показатели в работе тов.Розенфельд неоднократно поощрялся руководством предприятия и горно-промышленного управления. Чутким, внимательным и отзывчивым отношением к рабочим он снискал себе высокий авторитет и всеобщее признание умелого руководителя. В общественной жизни предприятия тов.Розенфельд принимал самое активное участие, всегда шел вместе с Коммунистической партией и был на высоте понимания задач партии. В быту скромен, морально устойчив, предан делу социалистического строительства в нашей стране».
Что же это получается? За что же тогда сажали на огромный срок, если человек «всегда шел с Коммунистической партией»? Если человек строил социализм на воле и за решеткой?
С Колымы Сергей Владимирович не хотел возвращаться. Намеревался перевезти туда и всю семью. В 1948 году его сын Владимир окончил в Ташкенте училище связи, тогда Сергей Владимирович упросил начальника прииска, чтобы тот направил в Ташкент запрос на распределение на работу молодого связиста. А вскоре к Сергею Владимировичу приехала и жена с дочерью.
Умер «вождь всех народов», и сталинское правовое государство стало разваливаться. Пересмотрели и дело «ярого террориста» Розенфельда С.В. Из Военной коллегии Верховного суда СССР в 1957 году пришла справка: «Дело по обвинению Розенфельда С.В. пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР 19.12.1956 г. Приговор Военной коллегии от 5.10.1938 г. и постановление Особого совещания при МГБ СССР от 5.05.1951 г. в отношении Розефельда С.В. отменены по вновь открывшимся обстоятельствам, и дело за отсутствием состава преступления прекращено. Полковник юстиции Коваленко».
Все очень просто: вдруг открылись новые обстоятельства, и «враг народа» стал «другом народа». Конечно же, новые обстоятельства открылись в связи со смертью «вождя» в 1953 г. Долго же ждал Сергей Владимирович этого часа. До «новых обстоятельств» надо было мыть золото на Колыме 17 лет, пройти этапы, тюрьмы, пересылки и даже лагерные морги.
Если бы не Полина Семеновна, то Сергей Владимирович никогда бы не вернулся в Ташкент. «Курортный климат» Колымы не соответствовал ее здоровью. И семья вернулась в Узбекистан. Теперь уже Сергей Владимирович стал вольным горняком. Но и на воле он работал так же, как и под дулами автоматов, не жалея себя. О нем в 50-х годах газета «Ангренская правда» писала: «Высокопроизводительным трудом славятся на предприятии шахтеры, возглавляемые тов. Розенфельдом. Здесь производительность труда составляет 150 процентов к плану».
Так почему же этот человек так упорно преодолевал все трудности? В чем же секрет его успеха в борьбе с невзгодами? Может быть, читая письма Камила Икрамова, обращенные к С.В.Розенфельду и его жене, мы что-нибудь поймем?
«Дорогие Сергей Владимирович и Полина Семеновна! Спасибо за поздравления! Не мог ответить сразу. Я три месяца гулял по Парижу, Тулузе и вообще по Франции. Такие вот повороты судьбы. И только в посольстве я получил газету с присвоением мне звания народного и потом с указом об ордене. Посланник поздравил в Большом зале. Господи! Если б знали про это мои отец и мать, когда их вели на расстрел. Какую судьбу могли они представить для своего младшего нерадивого Камочки. А я вот…
Спасибо за память обо мне, а тот архивный материал мне очень пригодился, надеюсь на публикацию, но загадывать не хочу.
За три месяца писем — более ста, а есть еще обязательства перед редакциями, семейные дела. Но жаловаться грех! С Новым годом! С Новым счастьем! Здоровья вам и бодрости. Ваш всегда Камил Икрамов. 15.12.1987 г. Нарочно посылаю письмо во французском конверте. Вот ведь как».
«Дорогой Сергей Владимирович! Как жаль, что так и не удастся свидеться, такая у меня трудная, тяжкая полоса: или не отхожу от жены, или ношусь, как угорелый, наверстывая потерянное. В тот день в «Литгазете» сначала диктовал машинистке, а потом вызвали сразу к начальству.
Спасибо Вам за звонок и великую весть про моего Абдурауфа, Абду-Вахита-Кары. Было бы замечательно получить ксероксы этого дела. Скажите Зафару, что я готов соблюсти все условия, которые он сочтет нужными.
Я так загорелся, что готов просить об этом и самого президента, но жаль, что вряд ли это теперь потребуется. Спасибо Вам!
Боюсь сглазить, но надежды мои на выздоровление жены крепнут. Она ходит на работу вторую неделю, правда, я ее провожаю и встречаю, благо, что хоть два раза в неделю.
Сейчас спешу в библиотеку, письмо брошу по дороге, поэтому краток. Всего Вам наилучшего, дорогой мой дважды земляк! Ваш Камил Икрамов.»
В надписи на книге «Пехотный капитан» причина живучести политзеков наконец раскрывается: «Сергею Владимировичу с такой симпатией, с такими чувствами, которые иначе, чем родственными не назовешь. Мы выжили потому, что были оптимистами! Будем же ими всю нашу жизнь! Ваш всегда Камил».
Между прочим это же качество Сергея Владимировича заметил академик В.П.Щеглов, директор Астрономического института АН УзССР: «Я больше всего ценю Ваш оптимизм. На протяжении многих лет совместной работы я не видел Вас унывающим, и в этом я вижу залог Вашего счастья».
За годы работы в Академии наук Сергей Владимирович общался со многими замечательными людьми.
— Как-то после моего возвращения с Колыми, — рассказывал Сергей Владимирович, — пришел ко мне в гости Т.Н.Кары-Ниязов, и зашел у нас разговор о смерти Сталина. И я ему говорю: «Это преступление — положить Сталина в могилу Ленина». А он мне: «Вы как были опасным человеком, так им и остались». Встретились мы с ним позже, уже после захоронения Сталина, и опять вернулись к этой же теме разговора. Тогда он мне уже сказал: «Сергей Владимирович, вы как были интересным человеком, так им и остались».
Поистине поражаешься широте научных взгядов этого человека. Он мог одновременно способствовать внедрению в животноводство хлореллы — биологического стимулятора при откорме скота, и после смерти Бакия добиваться увековечивания его памяти. Кто такой Бакий, сейчас мало кто знает. Это поэтический псевдоним Мирзаабдуллы Насреддинова, ученого, узбекского и таджикского народного поэта, комментатора произведений Навои и Бедиля, члена-корреспондента АН УзССР с 1943 г. Бакий подготовил к изданию литературное наследство Лутфи, Навои, Мукими, Бабура, Фурката. После смерти Бакия С.В.Розенфельд добился присвоения его имени средней школе № 2 Риштанского района Ферганской области, улице и Риштанской центральной библиотеке.
С.В.Розенфельд скончался в Ташкенте в 1992 году, где и похоронен. Такой вот был человек. Неисправимый оптимист и ученый с широким научным кругозором, лично знавший Акмаля Икрамова и Файзуллу Ходжаева, Д.И.Манжару и Н.И.Бухарина, человек, дороживший своим честным именем и никогда не писавший доносов, человек, прошедший тюрьмы и колымские лагеря, работавший на шахтах Ангрена и в научной экспедиции на леднике Федченко.
Ефрем РЯБОВ.
